У одного старца ты утопил блюдо, у другого удавил сына и разрушил потом пустое здание?..» Тогда ему ангел отвечал: «Мне повелел это бог: блюдо было
единая вещь у старца, неправильно им стяжанная; сын же другого, если бы жив остался, то великому бы злу хотел быть виновен; а в здании пустом хранился клад, который я разорил, да никто, ища злата, не погибнет здесь».
Неточные совпадения
Пришел, положим, мужик свой последний полушубок продавать. Его сразу окружает шайка барышников. Каждый торгуется, каждый дает свою цену. Наконец, сходятся в цене. Покупающий неторопливо лезет в карман, будто за деньгами, и передает купленную
вещь соседу. Вдруг сзади мужика шум, и все глядят туда, и он тоже туда оглядывается. А полушубок в
единый миг, с рук на руки, и исчезает.
— Господи, — возопил я, — се храм твой, се храм,
вещают, истинного,
единого бога.
Я сейчас же приказала уложить мои
вещи… и с этой минуты — ни малейшего ропота, ни
единого горького слова!
Конечно, сударь, и отец и дед мой, все были люди семьянистые, женатые; стало быть, нет тут греха. Да и бог сказал:"Не добро быти
единому человеку". А все-таки какая-нибудь причина тому есть, что писание, коли порицает какую ни на есть
вещь или установление или деяние, не сравнит их с мужем непотребным, а все с девкой жидовкой, с женой скверной. Да и Адам не сам собой в грехопадение впал, а все через Евву. Оно и выходит, что баба всему будто на земле злу причина и корень.
«
Вещий тот сон, — думает Алексей. — Да нет, быть того не может, не статочное дело!.. Не вымолвить Настасье отцу с матерью ни
единого слова… Без меры горда, не откроет беду свою девичью, не захочет накинуть позора на свою голову…»
Бруно в своем трактате «De la causa, principe e uno» в пятом диалоге дает характеристику Мировой души или Вселенной как
Единого, неподвижного, абсолютного, стоящего выше различий и противоречий (в частностях он явно опирается здесь на учение об абсолютном Николая Кузанского), но затем задается вопросом: «Почему изменяются
вещи? почему материя постоянно облекается в новые формы?
«Созерцающий не созерцает и не противопоставляет созерцаемое как другое, но словно сам становится другим и сам более уже не принадлежит себе, весь он принадлежит тому и становится едино с ним, соединенный с ним как центр к центру; и здесь сложные
вещи составляют
единое, а двойственность имеет место лишь в том случае, если они разделены, — в таком случае говорим мы о различенном.
Он хочет и делает в себе самом только одну
вещь, именно Он рождает себя в Отце, Сыне и Духе Св., в мудрости своего откровения; кроме этого
единый, безосновный Бог не хочет в себе ничего и не имеет в себе самом совета о многом.
«Чистый разум» преходящ, а его природа условна и относительна, она связана с ограниченностью и условностью нашего восприятия мира
вещей взаимно отталкивающихся, многого, которое не становится
единым, а только объединяется и связывается.
Потому неплохо звучит мнение Гераклита, утверждавшего, что все
вещи суть
единое, которое в силу переменчивости имеет все
вещи в себе; а так как все формы находятся в нем, то к нему соответственно этому относятся и все определения, а настолько справедливы и противоречащие друг другу положения.
Справедливо говорит поэтому Гермес Трисмегист: так как Бог есть целокупность
вещей (unuversitas rerum), Он не имеет особого имени, ибо нужно было бы или называть Бога всяким именем, ибо Он в простоте своей объемлет в себе целокупность
вещей, потому имя, собственно свойственное Богу, должно быть переведено: один и все (unus et omnia), или лучше: все в
едином (omnia uniter)…
В другом месте он говорит: «Это сказано, однако, не в том смысле, будто я совсем не могу заблуждаться: ибо некоторые
вещи недостаточно выяснены, и они описаны как бы с
единого взгляда на великого Бога, ибо колесо природы обращается слишком быстро, и человек своим полумертвым и косным постижением не может достаточно охватить их» (331, § 41).
«
Единое, принцип всех
вещей, — говорит Плотин, — совершенно просто» [См.